Крылья

[morgein]

- Сегодня я полечу, папа? – в голосе мольба и нетерпение, крылышки, по-детски непрозрачные, трепещут за плечами.

- Да, сынок. Только помни, нельзя залетать в верхние слои.

- Ладно, папа! – некогда слушать, ноги уже бегут по густой траве, тело наполняется пением ветра и отрывается от земли. Выше, выше! Туда, к зеленым пушистым облакам, лениво плывущим по изумрудному небу. Выше, выше! Кто-то кричит внизу, наверное восхищается его мастерским полётом. Сейчас, еще один пируэт и… Почему-то больно дышать, крылья не держат больше вялое, совсем чужое тельце, земля всё ближе в своей неотвратимости. Удар! Тишина… Чей-то родной голос у виска: «Глупыш, какой глупыш».

Много лет больниц, профессоров, завистливые взгляды на беспечно порхающих сверстников, пора созревания. Девушка, прелестное создание с перламутровыми крыльями, нежными ладонями и глазами цвета неба. Первые свидания, на которые он приходил, а она спускалась с небес, как чудесный мираж вечерних сумерек. В день их помолвки врачи разрешили ему летать. «Прекрасно, мы полетим вдвоём» - сказала она и взяла его за руку.

- Только не залетайте в верхние слои, - напомнил врач, ласково глядя на чудесную пару.

Выше, выше! Туда, где всё небо исчерчено линиями облаков. Выше, выше! Туда, где вдруг проглянут звёзды, невидимые днём. Выше, выше! Но знакомое удушье и мимолётный взгляд на любимую. Она рядом, в глазах мука и страх, не за себя – за него. Земля устремляется навстречу, крылья горят адским пламенем. Удар! Забытье… И милое лицо, посеревшее от боли: «Упрямец, какой упрямец». И смерть рядом.

Снова больницы, профессора, хмурые взгляды, операционные столы. Только дольше. Намного дольше, чем в прошлый раз. На тумбочке рядом с кроватью ее фотография. Память болит ничуть не меньше сожженных крыльев. И гораздо дольше заживает.

Он женился на медсестре госпиталя, в котором лечился. Через пару лет у них родился сын, маленькое чудо с непрозрачными крыльями. Он рос, радуя родителей своими проказами. И пришло время его первого полёта.

- Сегодня ты полетишь, сынок. Только не залетай слишком высоко, в верхние слои, - он говорил это своему сыну так, как когда-то ему это говорил его отец.

- Да, папа, - светлая головёнка замелькала в высоких травах, и через мгновение малыш вспорхнул в небо. Плыли зелёные облака, пушистые звери в изумрудном мареве, был чудесный день. Врачи вновь разрешили ему летать. И, чуть посомневавшись, он взмыл вслед за сыном. Выше, выше! Ветер ласкал его тело, как в детстве, как в юности. Выше, выше! Где-то впереди летит его сын, его след на этой земле.Что-то уж больно высоко забрался малыш. Ведь он же предупреждал! Надо опередить его, остановить!!!

- Назад, спускайся ниже, - махал он руками испуганному ребенку, а за спиной вновь разгорались едва зажившие крылья. Он падал, снова падал на землю, как в детстве, как в юности. Сын спускался за ним и, кажется, звал на помощь. Удар! Боль… И детский голосок над плечом, прерываемый рыданиями: «Папа, я никогда… никогда не буду залетать… в верхние слои». И какое-то странное спокойствие внутри, словно он сделал всё, что ему было предназначено.